Татьяна Листова. За что я люблю экспедиции
Помните веселую песенку Винни-Пуха, вдохновленного идеей отправиться открывать Северный полюс, – «Все вышли в ИСКПЕДИЦИЮ, считая и меня». Он не знал, что это за полюс, но его манило загадочное слово Экспедиция
Вот такие настроения охватывали Институт этнографии, расположенный в небольшом здании на ул. Дмитрия Ульянова, весной, когда у крыльца появлялись машины с памятным всем старым экспедиционникам изображением глобуса на дверке.
Мы были тогда экспедиционным институтом, и обычной темой бесед сотрудников было: ты «куда, когда, надолго?». Ездили действительно тогда надолго и не в одну экспедицию за сезон, так что встречались осенью, рассказов и воспоминаний хватало до следующей весны. Конечно, на машинах отправлялись не все, остальные с рюкзаками, спальными мешками и даже некоторым запасом продовольствия прокладывали маршруты самостоятельно.
У каждой специальности, связанной с полевыми исследованиями, свои законы и методики работы; особой спецификой отличается и работа этнографов, прежде всего потому, что подразумевает постоянное общение с людьми, необходимость находить доверительные контакты с каждым собеседником. Кроме того, полученный с течением времени опыт приводит каждого полевика к определенным выводам, которыми он руководствуется в своих исследованиях.
Скажу немножко о выводах, которые я сделала для себя. После второго курса на кафедре этнографии у нас была полевая практика в Курской области, где в первый раз пришлось работать самостоятельно. Самым сложным для меня оказалось преодоление чувства неудобства, дискомфорта от того, что нужно войти в незнакомый дом, оторвать людей от их забот и расположить их так, чтобы они отвечали на часто неожиданные для них вопросы, а заодно уходить от их встречного распространенного вопроса: «кому это надо?». Отсюда я сделала первый вывод: нужно очень любить свою науку и чувствовать важность каждой записанной информации, это даст моральное право приходить и спрашивать, а иногда, прямо скажем, выпытывать нужные сведения. Если этнографу самому интересно, у него этот интерес горит в глазах, тогда он точно найдет отклик у собеседника, поможет ему переключиться на интересующие вас темы.
Необходимо хорошо понимать, что наши записи – это, во-первых, уникальные сведения о народе в его современном состоянии и в воспоминаниях людей, завтра, возможно, уже не будет тех, кто что-то помнит; а ведь что-то меняется, что-то уходит совсем, не зафиксированное сейчас никогда уже не вернешь.
Вывод второй: нет неинтересных людей, каждый человек – не только хранитель информации, он обладатель различных суждений, аналитических заключений, только нужно дать ему разговориться. И, наконец, каждая прожитая нашим информантом жизнь – это зеркало, в котором отражается эпоха, в которую он жил, анализируя подробности отдельной биографии, можно делать выводы и типологии.
Кстати, несмотря на многолетнюю практику, я и сейчас не без робости вхожу в чужой дом, преодолевать которую помогает неизменный интерес: что скажет мне новый собеседник, каким он окажется? Это еще один стимул этнографической работы в поле, заставляющей забывать о различных неудобствах бытового характера, а кто из нас в прежние годы не спал на сеновалах, на столах в сельсоветах, на полу рядом с мышами и крысами, не таскал неподъемный рюкзак.
Но все это неважно, если есть чувство, что, остановившись, вы можете куда-то не дойти и что-то останется неузнанным. Когда-то на кафедре этнографии наш руководитель – известный ученый Л. П. Лашук — говорил, что у настоящего этнографа должно быть чувство здорового авантюризма, которое будет одним из важных стимулов в поисках новых маршрутов.
И именно это чувство сыграло известную роль в том, что после третьего курса университета мы с Наталиной Андреевной Лопуленко оказались на восточной окраине нашей страны. Обе хотели заниматься народами Сибири, и нам предложили выбрать регион. Но с деньгами на кафедре всегда было проблематично. Мы посовещались и решили, что, если укажем на самую дальнюю точку, то разрешат хоть бы куда-то поближе. Получилось так, что несколько экспедиций сняли, и нам дали деньги. Вот так мы оказались на Охотском море, а затем на Сахалине у необыкновенно интересного народа эвенки.
Здесь я сделала для себя еще один вывод: нужно знать язык народа, который изучаешь, иначе рискуешь не уловить все нюансы эмоционально-психологического характера, оценочные суждения, не удастся наладить близкие, доверительные отношения с собеседником. Переводчик может опустить многие важные детали. В этом отношении мне повезло в том, что я оказалась в секторе русского народа, что создает комфортные условия для работы.
Правда, с изучением своего народа связан и ряд трудностей, заставляющих придерживаться определенного регламента в полевой работе. Например, необходимо во время опросов отключаться от собственной идентичности, это позволит не проецировать услышанное на себя как на человека этого этноса и, с другой стороны, ни в коем случае не пытаться вносить напрашивающиеся коррективы в суждения собеседников.
К сожалению, специфика этнографического изучения советского периода практически исключала возможность опросов по религиозной тематике, точнее допускала их в известном ракурсе с заведомо критическим подходом. Я имею ввиду изучение не только внешнего, обрядового поведения людей, но и необходимость проникнуть в их мировоззрение, понять сочетание в нем новой идеологии и традиционной веры в Бога, сохранение неизменной надежды на чудо, на помощь свыше.
Православие было основой культуры русских, и ясно, что оно не могло исчезнуть, значит, нужно было нащупать те подспудные, часто скрываемые религиозные чувства, которые в реальности сохраняли свое значение. Нельзя сказать, что религиозная тематика игнорировалась, но она была на окраине интересов, лишь постольку, поскольку касалась более прагматичных тем. В этом отношении было преступно мало сделано, о чем сейчас приходится только сожалеть и постараться новыми опросами компенсировать, до какой-то степени, упущенное.
Современная полевая практика показывает, насколько оказался устойчив и разнообразен религиозный мир наших современников и насколько явно звучит в нем православная основа. Беседы на эти темы часто открывают самые глубины религиозных чувств и ощущений собеседников, но бывает и так, что после записи следует просьба не использовать полученные материалы, поскольку у верующих людей часто возникают опасения: открытие своего мистического опыта постороннему и, возможно, атеистически настроенному, а то и чужому по вере человеку, не повлечет ли наказание свыше.
Наши упущения в области изучения религии привели меня к выводу о том, что всегда при возможности нужно постараться получить информацию не только по конкретно интересующим вопросам, но охватить как можно более широкую тематику, тем более что современное техническое оснащение этнографа это позволяет.
Полевая практика – это всегда и эмоциональная работа, мы встречаемся со многими людьми, с кем-то общение ограничивается лишь получением информации, а с кем-то устанавливается более душевный контакт, но работа кончается и приходится уезжать.
Когда-то в моей первой экспедиции на Кавказе, мне было еще 19 лет, ныне покойная Галина Александровна Сергеева – известный кавказовед, опытный полевой работник, посмотрела на меня при отъезде из аула, поняла мои чувства и сказала истину, которая оправдывает себя каждую экспедицию: «Ты будешь приезжать, привыкать к людям, войдешь в их жизнь, а потом уедешь и никогда больше не увидишь. Это очень грустно, но так будет всегда».
Этнография сейчас «не в тренде», ее рассматривают как нечто вспомогательное. Возможно, в этом есть доля истины, но только этнографические исследования могут показать культурное многоцветие человечества, позволят увидеть за экономической, социальной и политической историей живых людей с их традициями, представлениями, ценностями. Я бы ввела ее, хотя бы как краткое ознакомление, в уроки истории, потому что только знание и, главное, возможность понять другую культуру могут убрать негативный ракурс неизменно существующей оппозиции «мы и они».
Нынешнее лето не позволяет выехать в экспедицию, но, Бог даст, еще успею в этом году. И опять будет путь, и как всегда, ощущение, которое я приравниваю к волнениям грибников: еще одна поляна — и будут грибы. Так и мне кажется, что еще одно село, один маленький город — и все будет что-то новое, даже неожиданное. Потому что практика показывает: нет ничего одинакового: ни людей, ни сел, ни городов и все вместе они – часть единой и многообразной человеческой культуры.
Лето 2020 года
© Текст и фото Т. А. Листовой
